Вся жизнь борьба

(Страницы жизни Геннадия Шичко)

В дополнение к предыдущей статье публикуем еще несколько отрывков из книги Л.П. Шичко «Он пришел дать нам веру» – ред.

Родился Геннадий Андреевич в 1922 году в белорусском селении Груд Пуховического района Минской области.

Родители его встретились в Петрограде в смутное время 18-го года. Ольга Григорьевна приехала в столицу из Новгородской губернии. В 1916 году, совсем юной девушкой шестнадцати лет от роду, устроилась на работу в кондитерской на Невском.

Андрей Васильевич, отец Геннадия, был на восемь лет старше своей избранницы. Натура творческая, пытливая, я бы сказала, одаренная, с большой тягой к перемене мест. Правда, в те годы перемена мест была вынужденной. Людей голод гнал по земле.

Недолго семья жила в Белоруссии. В поисках лучшей доли подалась на Кавказ. Первым пристанищем стала татарская деревня Канглы. К тому времени в семье было четверо детей.

Вскоре семья переехала в Иноземцево – райский уголок Северного Кавказа с немецкими поселениями, да так тут и осела. Хоть голод был повсеместно, но здесь как-то сытнее и уютнее. Противоречий с немцами не бывало: руссы, пруссы – близки по духу.

На Кавказе прошли детство и юность Геннадия. Каковы они были?

У ребенка невероятно развито стремление к учебе, а его в школу не берут, – возраст не тот, всего ему пять лет еще. Потом семья переезжает в другое селение, а там нет первого класса. Все дети учатся во втором. И тогда упорный малыш сам определяет себя в вольнослушатели. Ходит в школу вместе со старшей сестрой. И так во всем – преграды, преграды, преграды. Это неправда, что трудности закаляют. Все зависит от дозы. От бесконечных препятствий человек устает. Каждая несправедливость оставляет на сердце следы.

Как-то на прогулке, незадолго перед его смертью, я спросила:

– Геннадий, а ты хотел бы вернуть свою молодость? И он не задумываясь ответил:

– Нет, нет…

Я удивленно смотрела на похудевшего, больного человека, только что перенесшего тяжелейшую операцию.

– Господи, какою должна быть жизнь, если человек не хочет возврата своей молодости, здоровья.

– А что хорошего? Голод. Сколько я себя помню, я всегда хотел есть.

И в Военно-морском артиллерийском училище, куда поступил Геннадий после школы, наставник-грузин утонченно над ним издевался, многократно повторяя команду: лечь, встать, лечь, встать…

После школьной вольницы муштра трудно переносилась. Многие курсанты приобщались к курению, полагая, что папироса им скрасит жизнь. Юный Шичко не разделял этого мнения и пытался переубедить своих друзей.

– Вот ты, Паша, впервые закурил, когда узнал, что твоя невеста выходит замуж за другого. Ну и как, тебе помогла папироса? Может, невесту вернула? Или печаль твою одолела? Так ведь нет. Тебя она, в конце концов, одолеет. Вон в газете профессор пишет: курящие заболевают раком легких в двадцать раз чаще, чем некурящие.

Подобные беседы повторялись. Ребята слушали внимательно. Казалось, еще немного, и все дадут слово не курить никогда. И вдруг, в наступившей тишине:

– Хорошо. Я согласен. Брошу. Но после тебя. Пример покажи!

– Я и показываю, пример великолепного состояния, когда ты свободен, когда ты не раб этой постыдной привычки.

– Да нет… – басил двухметровый Миша Божко. – Ты привыкни к курению, а потом брось. Тогда и я брошу.

– Чего проще!

И Геннадий основательно стал приобщаться к курению. Преодолел все – тошноту, кашель, головную боль. Скоро стал заправским курильщиком. И ведь все началось с поступка. Всякий поступок судьбоносен. Недаром говорят: «Посеешь поступок – пожнешь привычку, посеешь привычку – пожнешь характер, посеешь характер – пожнешь судьбу». В свою же очередь, поступки зависят от характера. И выходит, характер, поступок, судьба – взаимосвязаны.

В пору было бы бросать, да тут выпуск, война, все получили направление в разные места. Некому было демонстрировать свою силу воли. И, сидя в вагоне, увозившем молодого офицера на фронт, Геннадий думал: «Кто знает, что будет завтра, да какое завтра, нельзя прогнозировать на час, полчаса. Стоит ли отказываться от единственного удовольствия?» Так на многие годы табак взял в полон сильного, волевого, мужественного человека. И ведь не нравилась эта зависимость, много раз делал попытки вырваться из цепких ее объятий и не мог. Сильный, волевой, – а не мог.

Терпеливо, без единого стона, во время войны перенес тяжелейшую операцию. Наркоза не было. И только просил врача, который спиливал кость, делать перерывы, чтобы дать ему возможность передохнуть. Без жалоб превозмогал боли, причиняемые глаукомой. Я и не подозревала о его нечеловеческих страданиях. Поняла только после неудачной операции, в результате которой глаз был потерян.

Он все превозмогал, а вот отказаться от курения не мог, пока сам к себе не применил свой метод психологического перепрограммирования сознания.

(из приведенного Л.П. диалога – ред.):

– Сформируй в сознании систему взглядов и убеждений, и человек будет следовать этой системе неукоснительно. Измени, перепрограммируй сознание, изменятся и поступки…

– Логично. Определенным образом программируй сознание и пожинай плоды. Формируй людей, свободных от дурных пристрастий, высоконравственных, с чувством собственного достоинства, патриотов… Но почему все делается вопреки здравому смыслу? Почему?

– В обществе и всегда-то были силы, которым не нужен народ ни трезвый, ни высоконравственный. Еще Екатерина Великая говорила, что пьяным народом легче управлять…

– А ведь как все просто. И как ужасно, что тебя спеленали, крепко спеленали.

– Да, действительно просто. Человек курит, пьет, принимает наркотики, ворует, лжет потому, что так запрограммировано его сознание, и потому, что у него появилась привычка к этим действиям и потребность в них.

– Наконец-то! Поняла! Избавляясь от курения, ты подавлял потребность и привычку и не обращал внимания на сознание, не очищал его от ложных убеждений. Да?

– Верно! Ты поняла самую суть. Давай еще разберемся в деталях. Из чего складывается запрограммированность? Вот я еще ничего не знаю: вокруг все курят, я думаю – надо ли мне курить? Ведь все курят… У меня появляется установка «курить можно, я буду курить».

Параллельно вызревает программа: как курить, что курить, сколько, с кем. Вместе с установкой и программой зреет и третий, самый главный компонент в запрограммированности сознания – убеждение. Вот оно-то и играет решающую роль. Я уже пробил брешь. Вычеркнул из своего сознания установку и программу, то есть я не хочу курить ничего, никогда и ни по какому поводу, но нет еще твердой убежденности. Еще срабатывают такие присказки, вроде: «Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет».

И вот месяца через два, когда он стал курить еще пуще прежнего, когда полностью восстановилась зависимость, привычка, – вновь вступил в схватку. На этот раз начал с очищения своего сознания. Изучал, что такое табак, табачный дым, как он действует на все органы нашего тела. Наблюдал раковых больных: рак легких, слизистой, почек, мочевого пузыря. Видел муки заболевших облитерирующим эндартериитом.

– Если бы ты знала, сколько несчастных, и все они сами купили, и задорого, свои страдания.

Он много читал, наблюдал, думал, писал дневники. И на этот раз как-то одухотворенно и решительно освобождался от пристрастия, и освободился, наконец. Как истинный ученый, он взял на себя страдания. Сам перестрадав, он нашел способ освобождать и других с помощью слова. Слова научного, слова правдивого.

…

Воевал Шичко недолго. О нем, как о великолепном корректировщике огня, писали газеты. Матросы канонерской лодки «Усыскин» остановили наступление, подбив три танка, бронемашину и автофургон. Геннадий Андреевич вел корректировку огня с берега, фашисты засекли наблюдательный пункт и повели прицельный огонь. Он приказал всем матросам покинуть НП, а сам продолжал бой, пока не потерял сознание. Этот последний его бой – бой-подвиг в ноябре 1942 года – также описан в газетах. Большая потеря крови, тяжелейшее ранение в обе ноги, потом – общее заражение крови надолго приковали к больничной койке. Полтора года в госпиталях Вольска, Кирова. Были минуты полнейшей безысходности. Главный врач госпиталя Асратян настаивал на ампутации ноги. Геннадий Андреевич не дал согласия, он не мыслил себя вне флота, и тогда Асратян распорядился не тратить лекарства на смертника. Но забота младшего медперсонала, лечащего врача, которая сама варила снадобья на травах, и богатырское здоровье победили. Геннадий Андреевич часто с нежностью вспоминал врача и сестричек, подаривших ему жизнь.

После госпиталя, с 1944 года, началась педагогическая деятельность. Шичко был назначен преподавателем военно-морской кафедры Института точной механики и оптики в Ленинграде.

«Спасибо Вам за все, за Ваши замечательные лекции и за науку». «Если я когда-либо стану преподавателем, мне есть с кого брать пример».

Эти строки – из писем студентов. Кстати, студенты же добились, чтобы их преподавателя, переведенного в Военно-морское училище связи, снова вернули в их институт, где он работал до 1950 года и одновременно учился на психологическом отделении философского факультета Ленинградского университета. После окончания университета принял приглашение в Институт экспериментальной медицины. Там проработал тридцать два года.

Директор института Дмитрий Андреевич Бирюков говорил при мне: «Геннадий Андреевич – честь и совесть нашего института». И тот же Бирюков заявлял: «Шичко ходу не дам»,– и не давал. Казалось бы, нет логики в оценках и поступках Бирюкова. Зачем?.. Можно жить без логики, без моральных устоев, можно быть, по сути, и не ученым, можно быть горьким пьяницей, и тебе все простят хозяева, если ты верно служишь им, попирая отечественную науку. Ну, а как вела себя Бехтерева? Потомки еще скажут, кто она. Но и сейчас ясно, что это не служка, как Бирюков. Наталья Петровна – дама более высокого полета. Со своей гвардией – Тоталяна, Вартаняна, Хананашвили – как изощренный иезуит, крушила науку, распинала и Геннадия Андреевича.

Вспоминается 1967 год, когда Геннадия Андреевича уволили из института по сокращению штатов. Тогда ему исполнилось сорок пять лет. Сокращение штатов – привычное словосочетание, и как непривычно стегануло, – похуже, чем удар хлыстом. Сокращение – это моральное уничтожение. Расчет точный, но Бехтерева просчиталась. Шичко выдюжил, у него была поддержка. Помню, я тогда сказала: «Геннадий, а ведь тебя уволили глубоко несимпатичные мне люди. Уволили потому, что ты им чужд. Это замечательно. Было бы хуже, если бы они тебя привечали. И я искренне рада случившемуся. Гордиться надо, милый, как я горжусь тобой». Он метнул на меня потеплевший взгляд и уж совсем воспрянул, когда друзья, знакомые стали принимать участие, приглашения на работу следовали одно за другим. Тогда денежную поддержку предложил, мало нам знакомый, Евгений Дмитриевич Бастров – ученый, человек трудной судьбы, проведший свои лучшие годы в изгнании. Это было удивительно трогательно. Если бы он предлагал излишки, – так нет же. Нет у пенсионера излишков. Вскоре Академия наук отменила приказ Бехтеревой об увольнении Шичко и восстановила его на работе в прежней должности.

Бехтерева проглотила горькую пилюлю, но не смирилась. И, дождавшись своего часа, предложила Геннадию Андреевичу уйти на пенсию, в день шестидесятилетия. Видно, дни считала. Похоже, больше делать было нечего. Почему же он не ушел в другое место? К тому времени он понял: ему везде будет трудно. Характер. Не умел он гнуться. Поэтому добросовестно делал свое дело и сражался, как мог. Правда, он участвовал в неравной битве. Один шел против спаявшейся компании лжеученых.

А жизни оставалось совсем мало. Казалось бы, свобода, никто не притесняет. Занимайся, по мере сил, своим делом Ан-нет… Не умел он соразмерять, беречь себя. Ради работы ездил всюду, куда бы его ни пригласили. Он как будто торопился, боялся не успеть, отказывал себе в развлечениях. А ведь любил театр, кино, цирк. К музыке приобщен был с детства. Затаив дыхание, слушал игру отца на гитаре, балалайке, но особо детское воображение захватила мандолина. А потом вечерами с матерью все вместе пели. Песня приобщает к красоте, доброте. Волновала и его хоровая музыка, русское многоголосье, и ради этого иногда делал перерывы в работе. А вот в кинотеатр – не заманишь. Бывало, зову:

– Пойдем в кино.

– Интересно… Но нет… Некогда. Ты мне потом расскажешь.

Тогда я поняла: развлечения – это все-таки потребительство. Человек получает, и получает очень много, и это необходимо. Но Геннадий Андреевич подошел к той поре своей жизни, когда для человека удовольствием высшего порядка является не получать, а – дарить.

Летом 1986 года его пригласили провести занятия на Магнитогорском металлургическом комбинате…

В Магнитогорске, прямо на занятиях, открылось желудочное кровотечение. Это было неожиданно, невероятно. Желудок он считал самым надежным своим органом, а вот поди ж ты…

Позже Геннадий Андреевич говорил, что он спасся чудом. И действительно, кровотечение могло открыться в поезде, в гостинице, наконец, врач могла положиться на первый анализ крови. И впоследствии Геннадий Андреевич всем, кому мог, настоятельно рекомендовал иметь в паспорте запись группы крови…

В первых числах сентября… мы вернулись домой, а дома, говорят, и стены помогают. Геннадий тут же включился в работу. Встречался с членами клуба «Оптималист», проводил занятия в новой группе и принимал иногородних, а они ехали и ехали издалека, даже с Камчатки. А еще надо было работать над книгой, которую, наконец, заказало издательство. В середине октября приехал кинорежиссер из Москвы на предмет создания фильма. К разговору подключилась я:

— Хорошо бы заснять все десять его занятий с группой. Он согласился.

— Фильмы будут работать и работать в больших, малых и огромных залах, – говорил увлеченно Николай Валентинович Прибыловский, талантливый режиссер, сделавший много замечательных фильмов, бывший, кстати сказать, в то время уже директором одной из столичных киностудий.

Мы договорились о примерных сроках. Он предложил начать работу в октябре же, как только решится вопрос со съемочной группой. Я была на десятом небе, ведь осуществлялась мечта Геннадия Андреевича. Все было хорошо.

Утром 31 октября он собрался в поликлинику, да задержался, что-то увлеченно читал, и вдруг – сдавленный возглас:

– Скорую помощь!..

Потом долго сердце мое обрывалось при виде «Скорой помощи»…

Лежа на носилках в прихожей, он вдруг сказал:

– Радость, а нам опять повезло…

Я даже опешила. Только что он испытывал боль, какой не знал никогда, тарелка была заполнена использованными ампулами, с лица только что сошла маска страдания и… повезло.

– Ведь это могло случиться в дороге, за рулем.

Я представила и испугалась. Мгновенная сильная боль становится доминирующей и отвлекает человека от всего окружающего…

И теперь вдруг бездна дохнула на меня. И… отступила. Ведь он задержался дома, и боль снята, значит, все уже позади, и нам действительно опять повезло, а это – лишь испытание, очередное испытание.

Я успокоилась, и по пути в больницу мы говорили о самом неотложном, что надо сделать.

Его определили в реанимацию, но в субботу и воскресенье не было врачей, и сестры меня впускали. Я привозила необходимые ему материалы. Он не мыслил себя без работы. А время шло, час его уже был предопределен.

Аневризма на аорте. У него же коварная аневризма, ее не обнаружили даже врачи. Она не давала о себе знать постоянными болями потому, что расслоение мышцы, одного лишь ее слоя – внутреннего, шло по направлению к сердцу.

В понедельник, в полдень 3 ноября 1986 года Геннадия Андреевича не стало.

Последнее прощание было в крематории. Народу собралось так много, что большой зал казался малым. Масса цветов, музыка, а на дворе – холод, ветер, дождь и слякоть. Удивительно, но я все видела и помню.

Мне казалось, что выступавшие не сказали главного, что Геннадий Андреевич все делал на благо людям и, уходя, завещал нам быть счастливыми…

Но до некролога, оказывается, Геннадий Андреевич Шичко не дослужился, званием не вышел. Примерно так сбивчиво мне объяснял секретарь партбюро института Бородкин. Правда, он человек подневольный. Там первую скрипку играла мадам Бехтерева. А она даже перед лицом смерти на своем уровне осталась.

Зато потом руководство института проявляло удивительное внимание. Поздравительные открытки на имя Геннадия Андреевича шли в течение года, не забывался ни один праздник. И тогда они больно ранили мое сердце.

А вообще-то, дело его живет, – значит и он с нами. Вспоминается встреча борцов за народную трезвость на озере Тургояк – жемчужине Южного Урала. Собралось более четырехсот человек… Съехались с разных концов нашей земли, и все они – последователи Шичко.

Правда, лично знавших Геннадия Андреевича было немного. Среди них – семья Угловых: Федор Григорьевич, Эмилия Викторовна и юный Григорий.

Иван Владимирович Дроздов, первым выступивший в печати с очерком о Шичко, в 1988 году стал мне мужем. И сейчас мне кажется – это Геннадий Андреевич соединил нас и сделал вновь меня счастливой.

Невероятно, но так: ведь в тот далекий восьмидесятый год Ивана Владимировича, как магнит, в наш дом притянула личность Шичко. А потом, очень скоро, я поняла, как они близки по духу. И тот, и другой для себя не воспользовался самой малостью, даже если эта малость положена была им по праву. А в наше время с такими людьми жить непросто.

Я уже говорила, что Геннадий Андреевич работал в Институте экспериментальной медицины с 1950 года. Занимался вопросами высшей нервной деятельности человека. Изучая мозг, его возможности, он столкнулся с целым миром непознанного.

Как-то он спросил меня:

– Радость, а что, по-твоему, самое главное, самое дорогое для человека, что он должен больше всего беречь?

– Здоровье, – бойко ответила я.

– Нет. Самое дорогое – сознание.

– Видишь ли, всем нашим организмом управляет головной мозг… Да, так оно и есть, поступки зависят от сознания; каково сознание, таковы и поступки…

– А теперь представь: в общество, где ничего, совершенно ничего не знают об алкоголе, привезли это зелье. Будут люди употреблять его?

– Нет.

– Правильно, нет. Пока алкоголь не охарактеризуют положительно, не объяснят, для чего его надо употреблять, и не покажут, как это делать, до тех пор люди будут к нему равнодушны. Ну а теперь ответь на вопрос: почему люди пьют?

– В пьющем обществе – цепная реакция, учатся один у другого. Теперь и дети играют в застолье. Я видела – это интересно и страшно…

Серьезное внимание Геннадия Андреевича привлекали к себе гипноз и внушение. Изучая эти явления, наблюдая, как с помощью внушений, особенно производимых в сочетании с гипнозом, удается вызвать самые разнообразные изменения в организме, Геннадий Андреевич свои достижения стал вводить в практику. Недостатка в пациентах не было, а просьбы – самые неожиданные…

Изучая влияние внушений, убеждений на человека, Геннадий Андреевич все больше поражался силой и могуществом слова. И в нем зрело решение применить это сильнейшее оружие для освобождения людей от кабальной зависимости, и, прежде всего, алкогольной…

– Вскоре после того, как стал заниматься алкогольной проблемой, – водка опротивела и совсем уж тошнотворной показалась. Сознание очищалось, но еще оставалась программа – пить за здоровье должно…

Работая в институте, я сама проводила противоалкогольные, противокурительные занятия со студентами. Беседа длилась два, два с половиной часа и захватывала внимание студентов настолько, что они забывали о перерывах. Потом благодарили, говорили хорошие слова, а однажды девочка воскликнула: «А вы нас убедили!» Это была самая высокая аттестация.

Не скажу, что я занеслась, но в глубине души полагала, что говорю не хуже Геннадия Андреевича. С таким убеждением я пришла на занятия к нему. Он не открывал для меня Америки, предмет-то я знала. Но в его устах знакомая мне тема зазвучала по-новому – новые слова, неожиданные сравнения. Я увлеклась, будто и дышать перестала, а Геннадий Андреевич свои слова подкреплял цифрами, графиками, которые рисовал на доске… Захватив внимание, он подключал и зрение слушателей…

Геннадий Андреевич разрушал ложные представления, закладывал и формировал новые убеждения, и все это – с помощью слов всех его пяти групп, то есть для введения слова в сознание задействовался слух, зрение, речь и рука.

Далее, рассуждал Геннадий Андреевич, мозг людей негипнабельных также располагает огромными резервами, и в нужный момент происходит подключение к работе клеток из запасников.

Ведь известны случаи, когда немощная женщина вытаскивает из горящей избы кованый сундук с дорогими ее сердцу свадебными одеждами, дарами, приданым, или восьмилетний бездомный малыш чудом спасается от преследователей, взбежав на огромную кучу металлической стружки и даже не поранив босые ноги. В рассказе Владимира Солоухина трагическая гибель молодой, сильной женщины буквально поднимает со смертного одра ее старуху-мать: малые дети, их надо растить.

Все эти случаи говорят, что есть механизмы, подключающие в экстремальных условиях резервы головного мозга. Нужно только подобрать к ним ключи и научиться открывать драгоценные запасники.

– Вот это и будет психологическая революция, – говорил Геннадий Андреевич, – которая куда поважней технической революции. Она откроет колоссальные потенциальные возможности человека.

Дневник, письмо-просьба, полагал Шичко, и есть тот мощный ключ…

Ну, если перед сном не только думать о чем-то важном для себя, жизненно необходимом, но и, сформулировав задание, записать его. Вот тогда для многих болезней не нужны будут лекарства, а в отдельных случаях – даже и врачи. Мозг проведет операцию на уровне, не доступном самым великолепным специалистам.

Геннадий Андреевич искал пути новой стратегии медицины – безлекарственной, основанной на психологическом программировании. Он нашел и разработал основные принципы этой стратегии. Оказывается, можно не с помощью скальпеля, а только слова, удалить папиллому с лица, очистить кожу от бородавок или избавиться от быстро растущей опухоли…

Первый свой клуб Шичко назвал «Благоразумие», но это имя ему не нравилось. В конце 1985 года клуб получил новое название – «Оптималист». Крестницей, к сожалению, выступила я. К сожалению потому, что и Геннадий Андреевич, и я избегали иностранных слов. Я считала и считаю, что засорять наш красивейший русский язык – преступление. Каюсь. Тогда я полагала: временно можно назвать «Оптималист». Уж очень емкое значение имеет это слово. Оптимальный – не просто лучший, а поступательно лучший, наилучший.

Сейчас незаурядная личность Владимира Алексеевича Михайлова притянула к себе многих из клуба Геннадия Андреевича. И поначалу клуб назывался – «Оптималист, им. Г.А.Шичко». Но Владимир Алексеевич, один из лучших инструкторов-отрезвителей в нашем городе, свой клуб переименовал в клуб «Бодрствование», и он освещен нашим великим современником отцом Иоанном (митрополитом Иоанном Снычевым – ред.).

В Киеве уже второе десятилетие клубом «Аметист» руководит Анфиса Федоровна Миролюбова.

В Барнауле профессор Алтайского сельскохозяйственного института Надежда Ивановна Шестакова ведет огромную работу в клубе «Соратник».

Не могу не назвать Николая Владимировича Январского, возглавляющего наше движение во всем Уральском регионе, чудо-оратора Владимира Георгиевича Жданова, Евгения Георгиевича Батракова, Григория Ивановича Тарханова, вместе со своей женой Валентиной Николаевной проводящих большую работу в Абакане, Юрия Владимировича Морозова из Нижнекамска, Валерия Ивановича Мелехина из Уфалея, Валентина Андреевича Толкачева, Софью Родионовну и Бориса Алексеевича Ларионовых из Минска, Анатолия Григорьевича Бальчукова из Запорожья, Леонида Владимировича Власова из Риги, на велосипеде проехавшего по всей стране, чтобы совершить рейд трезвости.

Всех не перечесть. Сотни и сотни единомышленников, и ряды их пополняются такими подвижниками, как Нина Ивановна Гранцева из Ижевска. Хрупкая, обаятельная женщина, а какой могучий борец за отрезвление своего народа!

Галина Степановна Шульгач – с каждым разом открывается мне с новой стороны. После первой встречи я подумала: да это же фонтан энергии! А сейчас вижу и нежности фонтан: ее хватает и на своих детей, и на чужих. Да нет, для нее все свои. Она хочет видеть вокруг себя счастливые лица и все делает для этого.

Сейчас на Волге, но не под Сталинградом, где он воевал и был ранен, а в Чебоксарах, стоит его бюст*. И, слава Богу.

Люция Павловна Шичко-Дроздова

*Первоначально этот бюст установил в Чебоксарах соратник, прошедший курсы Шычко у Ю.А. Соколова, освободившийся от зависимости О.И. Кириенко в малопосещаемом месте города. В 2018 году, по инициативе председателя РО СБНТ В.П. Кондратьевой, памятник был реставрирован и установлен на территории республиканского наркологического диспансера.

На фотографии С.И. Троицкая у памятника Г.А. Шичко – ред.